Это было... неприятно. Наверное, я очень не люблю говорить о переменах.
Вернее, о там, как эти перемены могут быть воспринты, а говорить об этом приходится. Кому положено терпеть, тот вытерпит и это, желать же такого и обращаться за этим?
Я могу принимать к сведению, но как не стряслось того самого снега, пока я пытался представить перемены своего внутреннего?
Терпение твое... одно.
Принятие и отсутсвие желания другого - ...другое.
Что же, и дальше ли ты будешь помнить об утесе? В то время как я, даже сравнивая, к нему не буду стремиться ничуть?
Вредно идти на жертвы. Вредно сворачивать. Надежда же, что я там - окажусь призрачна.
Это ли - моё сердце?
Я в тихой ярости. Мое терпение. Но неприятие и почти отторжение.
Утес весь окружен вражеской стихией. Быть на его вершине? Как в сосредоточии себя? Иэ. Акцент вернее было бы сместить внутрь скалы.
...
В тихом бешенстве. Возможно, я сумею туда выйти. Но тогда кое-где точно начнется Коцит.
Хотя, когда мы будем кое-где Коцита не будет,
а когда он будет - нас не будет в этом кое-где.
Ты - хорошо. Но что - ты? Когда подумаю, что ты желал бы встречи вот там... там, где мне никогда нет покоя, где волны обманчивы, где порывы ветра непредсказуемы, где вся открытость - напоминание о переменчивости и непрочности, мне действительно делается холодно. Что - там, почему - там?
Возможно оттого, что в самой моей душе нет ни открытости, ни доступности волнам? Ни ветрам? Одно может залить, один сквозняк может продуть - тот, который был впущен, та вода, которой открыл путь быть возле. Иэ, ничего другого.
Так не потому ли ты желал бы этой свежей воли?
Чем ярче свет, тем глубже тени. Но тени на свет не выйти. Пусть будет свет. Тогда её тьма будет глубже. И её постижение своей сущности тоже.
Почему там?