[Kira-no-shimen]

Части вьюги:
1. Пусть, 2. Пусть, 3. Если сам понял, пусть, 4. Пусть, 5. Не пусть, 6. Пусть.

Ночами не записывать, но, если то, что этой ночью надумано - записано не будет, тогда предавать бумаге без смущения и совести хотя бы и ночью.

Comments

[Kira-no-shimen]

1.
Картина вьюги одна из самых завораживающих своими холодом и силой. Несколько дней она может тянуть караван видений и не слабеть.
Таким же я видел и Итимару Гина. Он был похож на вьюгу, стремительную и леденящую. Блистательно ясно было, что он гений, и меч жил свободной жизнью в его руках, оставаясь слитым с владельцом.
Но его бранили мастера, не решавшиеся дать оценки вольному острию, проникавшему в каждую брешь против правил.

Он должен был бы быть изгнан, и пусть его клинок искал бы крови не в рамках спортивного додзё.
Мои надежды сразиться с ним исчезали. Куда он уйдёт?
Вне спорта я не одержу победу, о которой бы говорили.
А я знал, что о победе над гением - говорили бы.
Я напивался чаем и просиживал часы, вертя туда сюда страницы старых и новых схем по овладению мастерством.
Всё было бесполезно. Если я хотел выковать дух, мне нужен был он.
"Пусть хоть одна встреча, хоть одна его победа".
Смешно и глупо до дури, я еще ни разу не встречался с ним в поединке. Это была нелепица, но нас всегда разводили глупые случайности, из-за которых теперь я не мог терпеть ни разболевшуюся невовремя матушку, ни график своей работы (мне там все осточертели, и я готов был убить их из-за Итимару Гина), срывавший мне своими командировками дни, когда возможно...
Возможно...
Ах, завтра. Я решил, я завтра встречу Вьюгу.
Я бы рассмеялся, всклокоченный - на меня это непохоже, но из-за чая я не мог уснуть, делался нервным и резким, и готов был решиться даже на уличный бой -
и расхохотался таки, представив вдруг себя с парой боккэнов (а вдруг у него с собой не будет?) останавливающего этого страшного, вечно улыбающегося парня на оживленой улочке.
О, да, самурайская эпоха. А как вы думали?
Но я успокоил себя. Во-первых, я мог напугать или разбудить соседей, а там был маленький ребенок; во-вторых, полицейский участок грозил бы нам обоим. Я не чувствовал в себе готовности сопротивляться вежливости стражей правопорядка.
Наконец, я решился.
Я передам ему слезное (зачеркнуто) письмо о просьбе встретиться. Место и время. Если его не устроит, пусть будет другое. Если... Если не примет, пусть объяснит причины (и отказа я не приму). Я так решил. Я Кира.
Я глубоко вдохнул и выдохнул. Подошел к токонома и поклонился мечу. Успокаивал дух и приводил к ясности мысли.
Если я хоть немного уважал его, Итимару Гина, я не должен был допускать мелочности в его отношении. Особенно это касалось письма.
Когда, мне казалось, я достиг нужного уровня просветлености, я вернулся к столу, нашел письменные принадлежности, закатал рукав домашнего юката и... и кисть замерла.

Конечно, вы прекрасно меня поймёте. На дворе начало двадцать первого века, а в самом современном городе мира, в Токио, сидит двадцати-двухлетний "молодой специалист" в старомодном кимоно, да ещё с кистью в руке и собирается с мыслями на тему хокку, вот-вот готового излиться из моей неокрепшей души.
Ага.
Я понимаю вас, но я думал не об этом. То есть, об этом я тоже думал, но краем.
Дело в том, что меня преисполняло собственное несовершенство. Я прекрасно сознавал, что все мои потуги подняться к сияющей вершине сравнимы с попытками улитки всползти вверх по мечу рядом со стремительным бликом, постигающему сокровенное на острие в долю секунды.
Я замер, опустошенный. Едва ли не в раскаянии. И я осознавал, как смехотворно обретенное было мной спокойствие... Как неглубока моя медитация.
Но... Но ради духа меча я должен был. И я решился.

[Kira-no-shimen]

2.
Я отправил письмо, вернувшись же, почувствовал себя таким больным, что нашел силы лишь плюхнуться на кровать лицом вниз и забыться. Меня колотила ледяная дрожь пополам с жаром.
Я был будто пронизан Вьюгой, и в страшных снах мне представлялось, как в узком переулке на меня несется она, сильная и сверкающая... Снежная и легкая... И я падаю, сбитый с ног, осознавая, что падаю в собственную кровь.
Боли я не помню. Но, корчась от жара, представлял, что она должна была быть адской.
Так я провел ночь, а наутро выполз в кухню, позонил, вызвав машину, и дальше возлежал ничком на рабочем месте. Нет, еще я иногда работал.
Честно говоря, я мог бы в принципе не работать, и это не вызвало бы и жалкой четверти от тех воплей, какие поднялись за дверью за моей спиной, когда я ушел в урочный шестой час.
По перешептываниям я прекрасно понял, какой вызвал шок. Требовалось задерживаться по меньшей мере часа на четыре. Особую благодарность ввиде приплат, улыбки начальства и приглашений на совместные баню/сакэ/чай гарантировали шесть-семь часов просиживания за рабочим столом.
Да. Это Токио и специфика работы. Проще говоря, кроме работы и додзё я редко что видел.
Еду и ту заказывал, потому что в Токио всегда очереди в час открытия магазинов, настолько в одинаковое время у всех перерывы и начало работы.
Неудивительно, что я пропустил сперва его длинную хитрющую улыбку, а потом замер как столб.
Я действительно не мог ни шелохнуться, ни вдохнуть. Моё дыхание как будто сомкнуло холодом. И я почувствовал жар.
- Привет, - просто сказал он над моим плечом. - Ну как-то ты не больно рад меня видеть. Или это такая готовность к бою?
Ошарашенным умом я обрывочно подумал, что он явно не работает в корпорации или компании, раз явно не знает, что меня в это воемя тут просто не должно было быть.
- У меня нет с собой мечей, - пересохшими губами и не думая, что говорю, ответил я.
- Хорошо, - сказал Итимару Гин. - Раз ты уже закончил, а я тебя встретил, зайдём куда-нибудь, поговорим?
Я молча кивнул в ответ.
Что значит - "поговорим"? Письмо уже дошло? О... Каким, каким дураком я себя чувствовал. Но я не собирался этого показывать. Ни сейчас, ни в другой раз.
- Лучше сюда, - я указал на неприметное кафе с неброским названием. - Я знаю хозяина, он специалист в пирожных.
- Ты любишь пирожные?
- Я наблюдал за его работой.
Я почувствовал на себе взгляд спутника. Не знал, было это удивление, или нет, но я счел должным пояснить:
- Я брал у него уроки кулинарии в том году.
- Уроки кулинарии?
- Да.
Больше он ничего не спрашивал, но мне почудилось... Недоверие? Я подумал, что нужно было бы сгладить впечатление, но совсем не знал, как это сделать. В присутствии Итимару Гина я... терялся.
Едва ощутил сидение под собой.
Мой собеседник смотрел на меня из-под полуприкрытых век, густые ресницы совершенно зарывали глаза.
- Обычно это я наблюдаю за людьми, - сказал он с мягкой улыбкой. - Видишь ли, я сперва подумал, что ты меня удивил, и это отчасти так. Но недостаточно знать одного повара, чтобы утверждать, что он специалист в пирожных.
Я не согласился.
- В-первых можно попробовать пирожные в других заведениях, а во-вторых иногда достаточно посмотреть на его работу.
Итимару Гин не успел ответить. Две чашечки чая опустились перед нами.
- За счет заведения, - улыбнулся хозяин. - Вы, господин Кира, у нас уже трехсотый раз.
- Сколько-сколько - ужаснулся я и машинально запил это чаем. - Ками, вы меня испугали!
Я вдруг заметил, что Итимару Гин, расслабленно улыбаясь, глядит на руки хозяина. По-моему, это было глупостью. Уж хозяину, в его сорок семь положено было иметь движения мастера своего дела, если, конечно, это их выглядывало моё божество.
- Трехсотый? У него ужасающая постоянность, - улыбнулся Итимару. - Он правда учился у вас?
- Они должны были уезжать на сезон к матушке и обещались помогать ей по хозяйству. Я так понимаю, они не хотели пугать её своей готовкой.
- Безнадёжный случай, - скорбно покачал головой Итимару Гин.
Я убийственно глядел на хозяина и клялся, что этот трехсотый раз был последний.
- Будете что-нибудь заказывать?
Я промолчал.
- Два мороженых, - быстро сказал Итимару Гин. - И ваше отсутствие. - С... С хурмой есть?
Отделавшись от хозяина мы погрузились в раздумия.
- Ну, И-изуру?
- Вы меня простудить решили мороженым?
- Почти лето же! Кроме того, вдруг это я себе, м?
Я моргнул. Действительно, в Токио любое время года было "почти лето". А еще было другое время: "почти потоп" называлось. Зима это была или что-нибудь еще мы смотрели на табло и не иначе.
- О чем вы хотели поговорить?
Итимару дождался, пока поставят мороженное и, с сощуром, улыбнулся хозяину так, что, я думал, у него голова треснет.
Я выпил залпом весь оставшийся чай, чтобы отойти от этого зрелища.
- Я уже забыл, - признался он. - Ты меня сбил с мысли своей чудовищной серьезностью.
И он вновь пустился меня разглядывать сквозь ресницы, поедая мороженое.
Меня задела острая мысль. Я избегаю вести себя с ним, как фехтовальщик. Не оттого ли, что меня так страшит его превосходство?
Но... Мне было трудно даже видеть в нем сейчас ту легкую и завораживающе быструю фигуру, сила которого приводила противников в поражение раньше, чем они поднимали меч.
В додзё его не любили. Я поймал себя на капле сочувствия.
- Ты отводишь взгляд. Почему?
Раньше, чем я раскрылся, он пришел на помощь, продолжив:
- В общем-то, я не ожидал встретить тебя сегодня, но, видишь ли, мне было неприятно бросать додзё не скрестив мечи со вторым учеником додзё.
Я поперхнулся бы, если бы пил что-то. Второй?
- Мунисай Тедзиро считает тебя вторым за упорство в постижении науки. Я видел несколько твоих боев. Ты действительно превосходишь всех в игре по правилам.
"Живой учебник".
Беда в том, - продолжил он с улыбкой, - что я не играю по правилам. И никогда не буду.
Я прикрыл глаза, следя за длинными тенями от его пальцев.
- Вы... Могли бы создать собственный стиль. Даже открыть школу...
"...в старое время" - недоговорил я.
Я думал. Закрыв глаза, очутился один в своем внутреннем духоовном мире. Мне нужен был ответ.
Его не мог бы дать пышущий жаром Токио, этот ответ на природу моего учителя Гина Итимару.
Я открыл глаза. Взглянул на светлые, серебрящиеся, как седые, волосы. На бледную кожу скрещенных запястий жилистых рук.
Поклонился, не сводя глаз с тени, где скрывался невидимый взгляд.
- Я понял вас. Когда я обрету внутреннюю свободу, я снова приду к вам?
Против себя, я всё же задал вопрос, а не дал утверждение. Искал его взгляда.
- М?
Тон звучал рассеянно.
- Нет-нет. Приходи завтра на баскетбольное поле в пять утра. Оно порядочно освещено прожекторами, тебе будет видно. И, да, захвати с собой мечи, если тебе нужны деревянные. ...Знаешь, то...
Он пояснил адрес. Я понял, где именно, но, странное дело, он знал место как угодно, кроме его картографического расположения.
- Ну хорошо, - вздохнул я. - Я буду.
- Тогда пока.
Он встал и быстро вышел. Я расплатился.
Горечь разливалсь внутри. Прогнал её решимостью ниспровергнуть этого идола.
Не хотел. Да и не мог.

[Kira-no-shimen]

3.
В четыре сорок пять Изуру пришел к полю. Мучила слабость в костях и головная боль, прохлада донимала его до дрожи.
Посмотрел на зеленовато-серую краску высоких досок, высвеченную сильным и бледным светом. На тусклое железо колец, на призрачную сетку. Поля не было хорошо видно, только если встать на поперечную доску забора, что Кира и сделал.
Итимару не было. Обошел, отворил калитку, прошел внутрь.
Сел у забора, положив рядом сумку с боккэнами.
Итимару появился не скоро, прошло ли несколько минут или полчаса, или даже больше... Изуры было даже неважно.
Гин присел напротив в пяти шагах, насмешливо щурился, но в улыбке проглядывало страшное неудовольствие.
- Я вообще-то пришёл, - проговорил он тоном холодным до студёного.

Кира поднялся медленно, в его руке показался боккэн, который он тут же бросил Гину.
Тот поймал, вытянув руку и жадно глядя на...
Тот уже стоял, держа боккэн направленным на кончик носа страшного, как выкованного из снега, противника.
- Наконец. Я вижу твоё лицо в...
Гин замолк, быстро поднявшись и отодвинувшись на шаг-два назад. Прижатый к стене Кира занимал невыгодную позицию, но это, кажется, его не волновало.
Гин хмыкнул и напал.
Меч он держал в правой руке, бил диагонально слева вниз. По левую руку от Киры находилась железная труба, стойка ворот. Так и так она бы сильно сжала бы возможные для Изуру дистанции.
Кира не изменился в лице, бледном, без кровинки, будто выцветшем. Итимару полюбопытствовал, такими же ли бледными красками этот свет отзывается на его собственном лице. Но у него зеркала не было, и наверняка его не было у Киры.
"Ничего, скоро представится случай узнать".
Его меч Кира ожидаемо принял на первую треть у рукояти, склонив клинок, сводя инерцией меч Итимару. Однако он одновременно шагнул в сторону от ворот, оказавшись сбоку от Итимару.
Его левая рука мелькнула стремительно, перехватывая рукоять и направляя наклон собственного клинка дальше, по окружности линии боккэна, в живот Гину.
Тот отпрыгнул лаской. Меч Киры вспорол воздух. Используя собственный меч Гина как точку опоры, руки Киры едва не стали рычагом если не гибельным, то неожиданным.
Изуру приблизился двумя быстрыми шагами. Меч держал обеими руками, направив лезвие вверх. Итимару едва не зашипел, мечтая о том, чтобы они сражались на настоящих мечах.

- Мечи стонут без
Крови. Ороси пепел.
Напоишь судьбу. -
Сказал Изуру.

Гин сузил глаза, быстро и размашисто ударил сверху вниз, развернувшись боком и прибив кончик меча Изуру. Его скорость и сила позволили совершить манёвр. Он ударил ногой по мечу, выбив его из рук Киры.
Ожидаемее было, ударь он в шею Изуру. Защититься тому было бы трудно.
Сразу же Гин хлестнул по рукам "второго ученика". Тот успел отскочить. Безоружный, Изуру должен был бы теперь бежать, но, видно, не собирался.
Итимару подхватил его боккэн и теперь наступал с двумя мечами.
Кира застыл, глядя на приближающуюся смерть. Это было не додзё. Тут... Не было...
Тут не было правил, и Кира выпрямился. Он отрицал. Взять горсть песка и бросить в лицо Гину?
Что было путём меча? Что в жуткой улыбке принадлежало пути меча?

- Ты меня рассердил, - проговорил Итимару Гин. - Я не соирался заканчивать так и сейчас, и до сих пор не уверен, что дам тебе выйти за пределы поля.
- Прекрасно.
- Мечи стонут без крови. Ничего больше. Пепел и судьба мне неинтересны.
Кира стрельнул взглядом, ища что угодно, что заменило бы меч. Если оно и было, Изуру его не увидел.
- Лови.
Итимару Гин, щурясь, бросил боккэн.
- Я не успокоюсь, пока не изобью тебя до полусмерти. Или пока не вытяну из тебя всё по части сражения.
- Спасибо. Вы делаете мне большое одолжение.

- Пока я буду тебя убивать, постарайся сочинить хайку получше.
Кира не ответил. Вьюга выждал секунду и снизошел в вихре ударов.
Кира уходил, поскольку Итимару не признавал остановки клинка. Блокировать удары - значило тут же столкнуться с приемами вроде того, что он первым испробовал на Гине.
Вторым звеном тактики было выматывание. Гин не делал ни паузы, и входил в тем больший раж, чем больше признаков усталости выказывал противник.
Изуру казалось, что невозможно было даже представить, что с этим делать.
Меч ударил его по предплечью левой руки, и Изуру отпрыгнул, соображая, как быть.

- Вьюгой любуясь,
Попал под град. Ударит
Как камень звезда.

Еще один удар пошатнул меч в слабеющей руке, и Кира вдруг почувствовал лопатками забор.
Самым скверным было то, что ему до сих пор не открылось метода победить.
Он приготовился отразить атаку, но
вместо укола или удара Итимару Гин вдруг перехватил свой боккэн за рукоять и спинку клинка, как для обороны, проворно пригнулся, цепляя меч Изуру, и с силой прижал его к доскам. Рука Киры с мечом теперь была поднята и обездвижена.
"Вообще ничего не понимаю, - впал в мрачность второй фехтовальщик додзё, - это вообще что?"
Кира со вздохом подумал, что такие чудные навыки у Итимару Гина пропадают втуне из-за безобразных приемов. В конце концов, кэндо - это не приемы по самообороне.
И еще больше бесило, что если немедленно не привить Итимару понятия о "правильном" кэндо, талант будет погублен, и никогда, никогда, никогда им не сразиться по-хорошему.
Он застонал, закрыв лицо рукой.
- Да ты же ученик номер ноль! - Взвыл он, обиженный до полусмерти. Ни одной! Нормальной атаки. Поч... Хах!
Его согнуло и бросило лицом на грудь Итимару Гина.
- Ты тоже хорош. За сегодня я не дождался от тебя ни одного приема из учебника. Почти. А действуя по-моему ты меня просто не превзойдешь.
- Что... Ты...?
Итимару Гин отступил на шаг, поглядел на Киру, страдальчески выпрямляющегося после подлого удара... и от души махнул наискось боккеном через грудь.
На этот раз откинуло на забор, и Изуру понял, что рёбра можно не считать.
- Всё, сказал Итимару Гин и отбросил боккэн. - А теперь пора к тебе домой. Что-то мы задержались.
Секунд восемь Изуру приводил дух в порядок.
- Куда? - Недоуменно переспросил он. - Эй! Ты меня даже не ранил! Это как называется?!
- Расстройство.
Но оказалось, что пальцы руки Киру не слушаются. Рукав успел пропитаться кровью.
Собрал мечи, застегнул сумку.
- Ты специально указал этот стадион? Он недалеко от моего дома. Ты знал? - Спросил он, чтобы отвлечься от тупой боли.
- А, ну наконец-то ты всё звал меня на "вы".
- Знали?
- Опять. Ну, догадывался.
Изуру пожалел, что нельзя убрать руки в рукава.
- Ты принял игру без правил... - Проронил Гин, когда они шли прочь от стадиона.
- Я удручён.
- Ты получил бы то, чего хотел, если бы двигался как раньше. Я думал, ты дерешься... Вот оно что! Ну, Изуру!
- Что?
- У тебя его вообще нет!
- Чего? - Изуру остановился.
- Похоже, так... Ну однако.
- Да что еще? До дома пять минут. Даже две.
- Я подумал, что ты перенимаешь стиль противника, как если бы тебе было все равно, как драться. Ах ты ходячий учебник наш беспринципный!
Изуру, казалось, набросится с кулаками, но покачал головой и поджал губы.
- Я ничего не понимаю. Пожалуйста, пойдёмте, или я иду домой один.
Итимару Гин, посмеиваясь, послушался.

[Kira-no-shimen]

4.
Они прошли ряд смешных, узких и вполне высоких домов из непонятных матералов и подошли к первому солидному и высокому дому с широким подъездом, обсаженным деревцами и даже с газоном. На газоне могла поместиться разве что собачья будка, но для Токио это было роскошью.
Поднялись, оставили в прихожей обувь. Кира отпер матовую раздвижную дверь.
- Пожалуйста.
Итимару Гин вошел. Изуру показал ванную, сам с нетерпением остался ждать своей очереди. Его волновала больная рука и не меньше - ребра. Хотя, если он не плевался кровью, всё остальное было не страшно.
Внезапно его привлёк звук бурлящей воды, и он поспешно отодвинул дверь.
- О...а...о... - только и смог он вымолвить, глядя на наполняющуюся джакузи и вполне довольного раздетого Гина. - М. Ну я тогда пойду приготовлю чай.
Он поспешно скрылся, полный недоумений.
Наглость гостя удивила его, но Изуру извинил её. Еще ему показалось, что у Гина был больно продуманный план.
Ранить. Напроситься. Впрочем, Изуру тоже много чего нужно было вытянуть. За ответы он был готов предоставить ванну.
На кухне у раковины полюбовался переливающейся грозовыми оттенками рукой с лопнувшей кожей, обработал и поспешно перемотал её.
На ребрах пунцово-лиловыми цветами распускались болезненные следы. Подобно бутонам они выпускали синеватые лепестки ушибов.
- Красота.
- И-изуру! - Донеслось из ванной.
- Да что там, - пробурчал Кира, набрасывая на плечи юката.
Дверь отворилась, являя взору кислого и удрученного хозяина.
- Звали?
- Мне ску-учно, - с блаженствующей улыбкой заявил гость.
Кира молча выругался.
- А я чем могу помочь? - Спросил он еще минорнее, давая понять, что развлечения - это последнее, что он видел в своей жизни.
Итимару Гин вдруг наклонил голову, подозвал жестом. Кира вошел, задвинул дверь, подошёл. Хмурясь и повинуясь новому настойчивому знаку, наклонился.
- О-о-о...- довольно, но немного морща нос протянул Итимару, отводя юката с груди. - Ну-ну.
- Я вовсе не просил вас вытягивать меня мечом, когда я заведомо не мог сопротивляться, - резко заявил Кира, выпрямляясь и задергивая багрово темнеющие следы. - Что вам нужно?
- Ну поговорить же.
- Вот выберетесь и поговорим.
- Ну Ки-ира.
- Не Кира. - Повернулся к двери.
- Ну И-изуру!
Его сцапали сзади за полу халата и потянули. Изуру повел плечами, сбросил халат и вышел. Уязвленный и оскорбленный.
Прошел через гостиную к спальне, ступил на широкое возвышение перед токонома и уселся там лицом к мечу, сжимая кулаки.
Нужно было успокоить свою злость. Итимару Гин говорили что-то об... Отсутствии стиля? Или о том, что он повторял движения?
Ребра и рука ныли. Изуру лег на колени, уткнувшись лбом в прохладный пол.
Нужно было подумать. В духовном мире. Там было лучше всего.
И... Этот гость... Этот гость; но он был там, на перефирии.

- М? Изуру? Изуру, ты что, молишься?
Кира не подавал особенных признаков жизни, и Итимару опустился возле, тронув горячую, как вспаренную, кожу.
- Эй, Изуру, ты спишь?... Неужели правда заснул? Тут... Дует по полу...
Гин быстро поднялся, распахнул ближайшую дверь, увидев кровать, сощурился, вернулся к горячему, как печка, фехтовальщику и выгрузил его уже на кровати.
- Ну И-изуру, - сказал он недоуменно. - И оставить тебя вроде как нельзя, и задерживаться уже... Эх. Всё-то с тобой насмарку.
Кира что-то проворчал и вздохнул.
- Хотя нет, - подумав, признал Гин. - Всё по плану.
Прогулялся на кухню, вернулся ни с чем, покрутился по дому, присвистнув над разложенными трактатами и задержавшись у токонома.
Помедлив, поднялся на возвышение, протянул руку к мечу...
- Не смей, - отчетливо сказали сзади.
Голос был почти незнакомый. В нем звучала интонация, которой он не ожидал услышать, и она говорила, что за это прикосновение Кира отрубит ему голову.
Это не вязалось ни с чем кругом, вот почему голос прозвучал чужим. Так не говорили в это время.
- Слушаюсь, - проговорил Гин и отвел руку.
Повернулся к Кире. Улыбнулся.
- Можно посмотреть?
Холодный и тяжелый взгляд не переменился.
- Понял, - сказал Гин и сошел с возвышения.
Потом припомнил трактаты и вновь глянул на мрачную черную статую своего недавнего оппонента. Тот уже успел разжиться кимоно, и только бледные вышитые блики воды у подола да шёлковый глаз луны разбавляли черноту.
- Могу я попросить показать этот меч?
Изуру спрятал руки в рукава, но кивнул.
- Я был бы против того, чтобы вы смотрели его сами. Это фамильный меч, вот почему я не могу допустить к нему чужие руки. Это было бы неуважением.
Кира помолчал, вздохнул.
- Конечно, это не очень удобный обычай, но я надеюсь, вы меня извините.
- Давай быстрее.
- Я схожу за бумагой.
Гин приготовился скучать, хотя известие о фамильности клинка его заинтересовало.
- Сколько ему, хотя бы, лет? - Спросил он вернувшегося Киру.
- Он откован в тысяча шестьсот сорок пятом году мастером Цуэки Кобаёси.
- Когда?!
Кира помедлил.
- Я могу разобрать клинок, чтобы вы могли оценить и хвостовик тоже, а так же убедиться в правдивости моих слов.
Итимару Гин махнул рукой.
Кира погасил свет, оставив одну лампочку. Освещение сделалось тусклым.
Ступил к токонома, поклонился к мечу и бережно взял его. Обнажил, опустив сая на подставку. Поддержал клинок листком бумаги.
Итимару знал, что к таким старым мечам уже непозволительно прикасаться голыми пальцами.
Знал и о том, какую большую честь оказывает ему Кира, обнажая клинок полностью. Изуру держал его лезвием к себе, так полагалось по правилам этикета.
- Под этим светом вы сможете увидеть глубинную структуру клинка.
Кира встал, наклонил клинок под углом, потом взглянул на Итимару Гина.
- Можете принять, - сказал он.

Было что-то благоговейное в прикосновении к рукояти такого меча. В холодной сверкающей темным зеркалом глади клинка. Даже через бумагу чувствовалась мощь, вложенная кузнецом.
Сквозь блестящий отполированный металл проступали, будто из воды, завихрения галлактик и россыпи звезд. Глубинный узор очаровывал.
Сильные белые волны вились вдоль лезвия до самого острия киссаки. Белые крапины поднимались выше, как пена.
Морская пена и звезды.
Он благоговейно передал меч Кире, затаив дыхание, следил, как металл исчезает в своём ложе.
- Какой дивный меч, - прошептал Итимару Гин. - Должно быть, вам очень жаль, что его больше нельзя его использовать.
- Почему вы так считаете? - Спросил Кира, пряча руки в рукава. - Ах, да, "мечи стонут без крови?"
- О, да.
- Могу я узнать его имя?
Кира вдруг заупрямился и ни в какую не собирался говорить. Все натиски он отражал так бурно, что удалось выяснить ровно одно: имя у него есть.
- Не скажу и всё, - подвёл, наконец, Кира итог вопросам.
Даже Гин, кажется, выдохнулся от такой неудачи.
За окном медленно светало.
- Ну хорошо, сказал Гин устало. - Я кажется, хочу спать. Я пойду?
- Вы торопитесь куда-нибудь?
Итимару Гин качнул головой, сонно разглядывая Изуру.
- Вы можете лечь у меня. Если вы не торопитесь. Я приготовлю вам завтрак, когда проснётесь.
Кира помялся.
- У меня есть несколько вопросов к вам. Я задам их после завтрака, идёт?
- Ох, вопросы, да? Ну хорошо. Ну как же ты меня всё-таки вымотал, Изуру, я больше такого не встречал.
Кира промолчал, проводил Гина до спальни, потом притащился в гостиную, поклевал носом за чашкой чая, наконец устроился на диванчике и заснул мертвецким сном.

[Kira-no-shimen]

5-ая, которая не пусть.

[Kira-no-shimen]

6.
Это было воскресение, по деловой западной системе – нерабочий день. Кира поймал себя на мысли, что скучает без работы, отвлекавшей обычно все его мысли. На этом еще около четверти часа он имел возможность развлекать себя угрызениями совести и морализаторством на тему просвещения.
- Ты должен быть благодарен, - с ехидной улыбкой вещал он сам себе в потолок, - что ты имеешь дивное время для погружения себя в знания, источник покоя и беспокойства. О, Кира, что же ты не стремишься к любовно и небрежно пополняемой библиотеке!
Посмеявшись над собой, но не убив горькой досады, вызванной таким изгнанием великого Вьюги, Кира двинулся к холодильному шкафу.
Вид его вызвал глубочайшее недоумение полным отсутствием каких-либо продуктов питания, причём Кира помнил его в таком же точно состоянии во все предыдущие дни. Осталось только догадываться, чем именно завтракал тут Итимару Гин.
В конце концов, обрадованный поводом несколько развеяться, неутешный «молодой специалист», фехтовальщик и «убежденный последователь старины и традиций», для собственного веселья обряженный в хакама и хаори поверх европейской рубахи двинулся в магазин.
Обычно перед этим предприятием Кира справлялся с кодексом «бусидо», что особенно помогало ему во время… впрочем, не будем забегать вперед.
Кира уже предупреждал о распространенных очередях. Дело в том, что у покупателя в Токио было три перспективы. Во-первых, заказать на дом все необходимое. Во-вторых очутиться в длинной очереди одного из немногочисленных супермаркетов, долгой проблемой которых было нагромождение сандалек и ботинок перед входом. И третьей – утомительный, но привычный большинству обход частных лавочек, отдельно торгующи зеленью, рыбой, даже молоком, чаем, рисом и так далее. Был четвертый вид питавния, весьма распространенный у студентов и членов корпораций – питание у кого-нибудь в гостях либо ресторанчиках, но на этом не стоит подробно останавливаться.
Кире не повезло, одно из гайдзинских нововведений стояло недалеко от его дома. Поэтому, как терпеливый японец, Кира стоял в очереди, интуитивно продвигаясь вперед и читая про себя выдержки бусидо. Иногда их сменяли хайку. При этом Кира завел одну паскудную привычку нарушать общественный порядок чтением какого-либо стихотворения или положения трактата непосредственно перед официально улыбчивой кассиршей.
Его личным достижением была вывешенная через две недели табличка, воспрещавшая чтение стихов. Развитию спора (а Кира вполне намеревался начертать обличительное стихотворение и повестить его возле таблички) помешала только длительная командировка тихого бунтаря.
Неприятностью, скрасившей столь кислое начало дня стала пара гайдзинов, вытаращившихся на него и тут же, с повадками заядлых шпионов, начавшая «незаметно» фотографировать его наряд из-под рукава и вообще отвернувшись в сторону.
Кира, вообще-то, знал, что японский народ так же поступает с гайдзинами, показывая на них пальцем и, жизнерадостно улыбаясь, прося сфотографироваться с этими хамоватыми чужаками. Сами же иностранцы, стоит отдать им должное, тактично не просили подобного в ответ, отдавая дань природной японской застенчивости и тактичности.
«Может, их стоит иногда признавать культурными?» - Думал иногда Кира, хотя всякий раз, завязывая галстук, он чувствовал национальное превосходство Японии над низменными культурными привычками запада.

Наконец, помахивая пакетиком, Кира двинулся в обратный путь, тщательно обходя расставленные против котов бутылочки с водой вдоль улиц и разглядывая громадных черных ворон, методично дравших сетки на мусорных баках, которыми было придумано защищать мусорное достояние общественности от разграбления черными налетчиками.
- Зря я его прогнал, - грустно сказал Кира, снимая сандалии у двери. – Такое утро было славное.
Он вошел к себе, забросил пакетик в холодильник и тут же, вернувшись в гостиную, растянулся на мягком белом ковре лицом вниз. Иногда, в приступах меланхолии, он думал заменить его на колючую циновку, но мысли терпели крах всякий раз, когда он вспоминал, что крупный хлам, вроде отказавших холодильников, старых ковров, приемников, шкафов и прочего нужно было сдавать определенной машине, колесившей по Токио исключительно в такие часы, когда Киры не было на боевом дежурстве.
- Я упустил последний шанс, - пробубнил Кира в ковер.
Еще через пять минут рука лежащего ничком человека приподнялась и застыла, победительно воздев указательный палец в потолок.
- Я его найду!
Со свойственной Кире тягой к бесполезным поступкам эта торжественная надпись была начертана каллиграфическим стилем эпохи Сун на полоске рисовой бумаги и подвешена к лампе, с точки зрения гайдзинов копировавшей японский стиль.
В приподнятых чувствах Кира отправился проявлять таланты стратегии на кулинарном поле боя. Еще через двадцать минут Изуру насыщался преисполненный буддистской непритязательностью в пище.
- Ну что ж, - сказал он, после того как молитвенно сложив руки поклонился опустевшей пиалке, - питаться можно и рисинкой, и это приближает к состоянию бодхисатвы.

[fista#a]

Не хватает чего-то.